Изучая особенности жизни с сахарным диабетом, мне не раз приходилось выслушивать истории побед и поражений людей, которые им болеют. Одна история мне особенно запала в душу. Может быть потому, что у меня были мечты очень похожие на мечты героини, а может быть потому, что рассказал мне эту историю ее отец.
Он — красивый, еще не старый мужчина, пришел на встречу с букетом хризантем и, за чашечкой кофе, рассказал мне о своей жизни. Тогда я поняла, что победы и поражения людей зависят не от того, чем они болеют или не болеют, а от самих людей. А еще от тех, кто рядом с ними, то есть, от нас.
Мы познакомились с ней еще в школе. Это была удивительная девушка. Наташа! Вроде ничего особенного, но какая она была милая, обаятельная, жизнерадостная! Мы дружили, потом встречались. Мне было с ней как-то по-особенному хорошо: уют, мир и покой жили в ней вместе с огромной любовью ко всем.
Мы поженились уже после того, как оба закончили институты. А через полтора года, под самый новый год родился наш первенец Мишка. Помню, стояли мы с другом под окнами роддома и пили шампанское, которое замерзало прямо в стаканчиках. Мы кричали в синее морозное московское небо «На-та-ша! По-здрав-ля-ем!». И я вытоптал на свежем снегу огромными буквами «СПАСИБО ЗА СЫНА!»
И потекли наши родительские будни с бессонными ночами, с горой грязных пеленок, с ежедневной глажкой, уборкой, готовкой и т.д. Но как же мы были счастливы! Сын рост здоровым, крепким и веселым. Мне доставляло огромное наслаждение брать его на руки, прижимать к себе и подбрасывать, слыша его смех.
Даже то время, когда он перепутал день с ночью, и я до пяти часов утра ходил с ним по комнате, напевая «В городском саду играет…» или «Подмосковные вечера», вспоминается светло и радостно. Кстати, лучше всего он засыпал под военные марши.
И вот Мишке 2,5 года. Мы узнаем, что к маю снова будет малыш. Обрадовались? Да, несказанно! Мы хотели еще сына. Наташа и имя ему выбрала (давно надо сказать выбрала, но первенца решили назвать в честь друга) – Кирилл, Кирюшка! Врачи на протяжении всей беременности в один голос утверждали, что снова ждем парня.
В середине апреля Наташу положили в роддом, так как беременность была с осложнениями. Мишка был с бабушкой. И вот мне на работу звонят из роддома. Бегу через длинный цех, сердце готово выскочить из груди. Только бы с Наташей было все в порядке.
— Крутов? Василий Петрович?
— Да, да! Крутов слушает! – ору в трубку.
— Поздравляем, у Вас дочка!
— Как? Дочка? …Тьфу ты… ведь должен быть сын!
Мы долго не могли решить, как назвать девочку. Помог Миша. Впервые увидев сестренку после выписки, он обрадовался и закричал: «Ура, Алинку принесли!» Так в нашей жизни появилась Алинка.
Правду говорят люди, отцы мечтают о сыновьях, а больше любят дочек. Тем более, Алинушка моя с каждым годом становилась все больше похожей на маму и внешне и по характеру. Ласковая, улыбчивая, добрая девочка. С Наташей у них была какая-то тонкая душевная связь – не могли они друг без друга. Да и я уже не предполагал, как смогу жить без этих трех любимых людей. Но, пришла беда, и я научился всему…
У Наташи обнаружилось редкое и тяжелое заболевание сердца. Были подняты все связи, открыты двери лучших клиник, созваны консилиумы из лучших кардиологов и хирургов. Но, увы… десятилетие сына мы встретили уже без нее.
Утром позвонили из больницы. Я услышал всего одно слово: «Приезжайте!» и мир рухнул. Мне казалось, что ничего не может быть страшнее. Но я ошибался. Пришла беда -отворяй ворота! Через полгода заболела дочь. Сначала она долго болела простудой, но вот последние дни ей стало совсем плохо, она впала в кому.
Отвезли в Филатовскую, где был поставлен диагноз «Диабетическая кома 3 степени». Помню, как бледный врач с испариной на лбу, медленно подошел ко мне, взял за руку: «Готовьтесь. Это конец!»
— Нет, не может быть, я не переживу этого!
— Только в Морозовской ее возможно спасти. Но она не транспортабельна. Если мы ее отключим от капельниц, она умрет в машине, даже в реанимобиле.
— Перевозите! Под мою родительскую ответственность. Умоляю вас!
Мне пришлось заполнить какие-то бумаги, подписать документы, что да, действительно, я беру всю ответственность за жизнь моей дочери на себя, и не буду иметь претензий к врачам при любом исходе.
Мы рискнули. Я мчал на своем «жигуленке» за ярко-желтой машиной детской реанимации, оглушенный воем сирены, проскакивая за ней на красный свет светофора и кое-где выезжая на «встречку». Довезли! Там нас уже ждала бригада врачей и все было готово, чтобы принять умирающего ребенка.
И потекли страшные дни и ночи ожидания. 7 суток я сидел на пороге реанимации и ждал. Каждый час врач выходил и говорил о состоянии дочери. Каждый час в течение 7 суток мое сердце останавливалось. 168 раз я готовился услышать то, что действительно станет самым страшным в моей жизни. И вот, наконец, врач вышел и сказал: «Мы переводим ее. В отделение. В палату интенсивной терапии».
Я сел на ступени крыльца, опустил голову на колени и заплакал. Кто сказал, что мужчины не плачут? Может тот, кто не видел любящих отцов? Не забыть мне, как вывезли каталку, а на ней под одеялом лежала моя дочь. Такое бледное, почти прозрачное личико, прикрытые голубоватые веки, тоненькая безжизненная ручка. И капельница в подключичной вене чуть ниже шейки…
Еще 7 суток в палате интенсивной терапии. Я уже не отходил от нее, выпаивал минеральной водой, выкармливал жидкой кашей и спал по 2-3 часа в сутки на… стуле. Эти 2 недели принесли мне новые слова: диабет, инсулин, осложнения, ребенок-инвалид. Но только когда девочку перевели в обычную палату, а я немного пришел в себя и отоспался, до меня стал доходить смысл этих слов.
Думаете, я стал искать виноватых и винить себя? Или искать причину случившемуся? Ага, правильно. Но как только эти вопросы закрадывались в мою душу, я их тут же выгонял. Какая разница – почему? Для меня стало главным то, что я не потерял самое дорогое – своего ребенка. И тогда я начал исследовать проблему, искать информацию, новые параллельные пути поддержания детского организма маленького диабетика.
Диабетик. Моя дочь – диабетик. Да! И инвалидность мы получили. Но! Она жива! И диабет – болезнь, с которой можно жить полноценной жизнью. Это же, в конце концов, не онкология.
Через 4 недели мы вернулись домой. Алёнка держалась молодцом. Каждый день 4 укола. 2 перед завтраком, 2 перед ужином. 40 минут кипятим страшные многоразовые шприцы. Раскладываем на стерильном полотенце флаконы инсулина, спирт, ватки, открываем стерилизатор. Набираю шприц с инсулином короткого действия, потом — продлённого.
— Давай спинку.
— Пап, давай в руку.
В руку мы кололи утром, а в бедро и ягодицы вчера, сейчас очередь под лопатку. Да и это единственное место, где еще нет безобразных выпуклостей липодистрофии. И я стараюсь почаще уколоть именно туда.
Беру тяжелый металлический шприц со стеклянным корпусом, всаживаю по лопатку темную иглу, с трудом протыкающую нежную кожицу. Слышу, нет, чувствую, как дочь до боли сжимает губы и зажмуривает глаза.
У меня до боли сжимает в груди чувство вины, и чувство жалости переполняет душу. Но я не показываю этого – нельзя. У меня нормальный ребенок, диабет – это не страшно.
— Потерпи, моя хорошая, уже почти всё!
Чтобы не колоть 2 раза, я вынимаю шприц из иглы, и вставляю в нее другой – уже с продленным инсулином. Вот и все. Шприцы до утра убираются в стерилизатор и в шкаф. А мы через 40 минут садимся ужинать.
Я взвешиваю на весах тарелку с гречкой, кусочек отварной трески, кладу порезанные помидор и огурчик.
Потом чай и половинка печенья. Ужин закончен. Я смотрю в глаза голодного ребенка. Как это страшно. Она просит добавку, я отказываю. Отворачиваюсь, чтобы скрыть стыд и жалость. Этого ей не надо видеть, она – нормальный ребенок, диабет – это не страшно.
— На второй ужин я дам тебе банан, а сейчас мы отправимся гулять.
Иногда я покупал дочке мороженое. Как все дети, она обожала мороженое. Особенно эскимо на палочке за 20 копеек. Может быть, она любила бы и какое-то другое мороженое, но я считал, именно эскимо – молочное, а не сливочное – можно есть диабетику. Почти как все родители, мороженое детям я покупал в теплое время года. Для Алины еще и во время физических упражнений. Мы обожали с ней ходить на пляж. Вот там, накупавшись, мы ели это лакомство.
Как любила Алинка шоколад с этого несчастного эскимо. Но после такой комы, когда печень ребенка чуть не отказала, шоколад нам был строго противопоказан. И, купив эскимо, я снимал с него почти весь шоколад, оставляя лишь одну узенькую полоску сбоку. Я бы хотел рассказать, какими глазами смотрела на меня в этот момент дочка. Но не могу – не знаю. Съедая шоколадные полоски, я не смотрел ей в глаза. Не мог.
Каждое утро у нас начиналось одинаково: первым делом – в туалет. На горшок. С огромным трудом мы достали подержанный поляриметр. Это прибор для измерения уровня сахара в моче. Нам отдала его молодая пара, у которых совсем недавно родился малыш и «диабет беременных» остался позади.
Каждый день я переливаю мочу в специальную колбочку, вставляю в прибор и смотрю в увеличитель – какой же у нас сегодня сахар. Как правило, около нуля. Это хорошо, норма. Если больше, то перед обедом снова проверяю. Иногда вечером. Но чаще всего по утрам.
Знаете, какая мечта была у моей 8-9-10-ти летней дочери? Хоть одно утро пописать в унитаз, как все люди. Бедная моя, золотая девочка. Потерпи, скоро что-нибудь придумают. Ведь диабет — это не страшно!
А пока будут придумывать, мы с тобой попробуем новое средство. Отвар овса. Я специально ездил в деревню, чтобы купить мешок отборного овса. Говорят, он снижает сахар. Приготовил отвар и попробовал. Это – жуть. Но дочке говорю – нормально, как лекарство. Она такая – надо, значит – надо! Морщится и пьет. 3 раза в день перед едой. Целый год.
Через год я узнал еще одно средство – отвар перепонок грецкого ореха. Это такие перепонки между частичками ореха и скорлупы. Купил несколько килограмм орехов. Неделю всей семьей вычищали. Сделали отвар. Пили 3 месяца, через неделю занимаясь зачисткой орехов.
Но тут появилась другая панацея – настойка заманихи. Это Алинка пила с удовольствием – чайная ложка на 50 гр воды с утра. Действие как у корня жень-шеня. Был в нашей жизни и жень-шень. Был и арфазитин. Были занятия у Джуны Давиташвили.
Были занятия в спортивно-оздоровительной секции по воскресеньям: зарядка на улице, бег босиком, купание в пруду и это в любую погоду. Помню, прорубь пробивали несколько здоровых мужчин, и моя маленькая худенькая девочка плыла среди толстого льда и улыбалась.
Были и спортивные секции плавания и фигурного катания. И это при обучении в языковой школе. Меня все отговаривали отдавать ребенка-диабетика туда. Мол, нагрузка, не будет времени ни на физкультуру, ни на гуляние. Но мы еще до болезни были записаны в школу, да и Миша там учился. Я подумал – ничего, у меня нормальный ребенок, а диабет – это нестрашно.
Только пришлось мне уйти с любимого завода, где был я главным инженером. Вряд ли кто-то сможет заниматься с Алиной так, как я. Да и некого было просить. С утра до вечера я занимался детьми и домом. Вечером, когда приходила с работы моя мама, я уходил по квартирам страховым агентом госстраха. Мама занимала высокий пост, гораздо выше оплачиваемый, чем моя работа на заводе. Поэтому для нашей семьи было актуально, чтобы работала она.
Но со второго класса дочь уже сама научилась возвращаться через парк из школы, разогревать себе обед и делать уроки. Я подыскал себе новую работу. А с ней в мою жизнь вошла новая женщина. Через год я женился. Дети хорошо приняли нового члена семьи. До сих пор у них хорошие отношения, но мамой им, к сожалению, она так и не стала.
Алинка росла. Училась нормально. Были «тройки» и «четверки». Писала стихи. Мечтала о большой любви и о… детях. Врачи в один голос говорили мне – после такой комы, после таких нарушений работы печени и поджелудочной, беременность может стать смертоносной. Но как! Как я мог сказать это дочери?
Этой маленькой копии своей мамы, для которой дети были смыслом жизни? И я говорил: «Все будет, ты верь! Ты у меня нормальный человек! Только давай, для начала, закончим школу, получим хоть какое-нибудь образование, тогда и о детях подумаем. А диабет – это не страшно!»
А потом был переходный возраст. Самоконтроль без контроля, забытые шприц-ручки, еда в любом виде и количестве. Глюкометр – новенький и красивый – валялся в углу, покрытый пылью. Потом были и ночные дискотеки, и выпивка и курение. Наши ссоры и примирения, мой крик и ее слезы. Да много чего было. А потом прощание со школой и как-то все встало на свои места.
Про институт я уже не думал – тяжело, нагрузка, да и опять же – врачи не советовали. Но как-то не представлял я дочь без профессии. Да и в семье у нас все получали высшее образование. Врачи и «доброжелатели» ей самой советовали идти в училище. Алина как-то мне сказала: «Пап, какое училище? Я – нормальная! Диабет это не страшно, это образ жизни, понимаешь?»
Она выбрала педагогический ВУЗ. Сама пошла на подготовку, сама сдала вступительные экзамены. Сама отучилась 5 лет – я и не знал, как что у нее в институте. Только каждый раз сессии сдавала досрочно, чтобы каникулы побольше были. Диплом, конечно, видел – синий, без «троек». Работала в школе, в младших классах. Любила детей, работу. И ее любили.
Но часто по вечерам все больше грустила, мечтая о своей семье и детях. Идеал для нее была одна семья ее ученика – трое детишек. «Но, мне бы хоть одного родить, пап!»
Время шло. Уже и второе образование получено. И, наконец, в ее жизни появился такой человек, с которым она захотела создать семью. Через год после свадьбы она мне так тихонечко шепнула «Пап, я беременна!».
Оказывается, целый год она готовилась к этому.
Мне было страшно: в ушах до сих пор стояли слова врачей – смертоносно. Но счастье в глазах дочери, так похожей на свою маму, так мною любимой оберегаемой, заставили поверить. В очередной раз поверить: «Моя дочь – нормальная женщина! Диабет, если под контролем – не страшно!»
Родилась здоровая девочка. Наташенька. Операция кесарево сечение прошло прекрасно. Хотя дочка и ворчала на врачей, мол, сама могла бы родить. Через полтора года Алина уже вышла на работу, а еще через полтора у них родился Кирюшка. Мне было очень страшно: второе кесарево, 20 лет диабету, маленький ребенок на руках.
Я помогал как мог. Все обошлось, ведь к этой беременности молодые родители были готовы. Я спросил, почему именно Кириллом назвали? Алина вряд ли могла знать, что так мы хотели назвать ее, когда она в нашем представлении была еще мальчиком. Оказывается, это имя ей нравится очень давно. Совпадение? Наверное.
Тем временем и у Мишы, Алинкиного брата, родился сын. Мы часто встречались все вместе. Дом наполнялся веселыми детскими голосами, и мне казалось, что снова вернулось то ощущение покоя и мира, как 30 лет назад.
Пока меня не ошарашил очередной сюрприз – Алина ждала третьего малыша. И тут же покой и умиротворение рухнуло в тартарары. Слова 25-ти летней давности молотком застучали в висках: «смертноносно, смертоносно, сммертоносно». Ох, да за что ж мне все это?
— Дедушка, ты что, не рад – у меня теперь будет сестренка?
Моей первой внучке уже 7 лет. Она веселая и смышленая. И как мама жуткая оптимистка.
— Я очень рад. Но у мамы диабет. И я немного волнуюсь.
— Ой, деда… Ну, мама-то у меня нор-маль-ная! А диабет – это не страшно!
У Мишы и Алины дети родились с разницей в 2 месяца. Только у Миши второй, а у девочки моей, моей маленькой хрупкой больной девочки – третий. Мне нравится одна фраза, которую моя дочь очень любит повторять: «Наша вера способна превращать возможность в действительность»*. Она верила, и ее мечта сбылась.
Недавно, на моем юбилее, она сказала мне тост: «Спасибо, пап, тебе за то, что ты сделал из меня нормального человека и дал понять и почувствовать, что диабет – это, правда, не страшно! Спасибо тебе за мою жизнь и моих детей»
И тогда я понял, что все в моей жизни было правильно. И, если мне предложили что-то изменить в ней, я бы все оставил, как есть. Ведь диабет – это не страшно!
«Наша вера способна превращать возможность в действительность» — цитата из книги В. Леви «Нестандартный ребенок».
А ЧТО ВЫ ДУМАЕТЕ ОБ ЭТОМ?